Княжение Бориса Александровича стало временем подъема Тверского княжества, хоть это и была последняя "вспышка" перед закатом - утратой Твери своей самостоятельности. О силе княжества и его роли на Руси можно судить поместным литературным памятникам того времени, носившим, впрочем, чересчур хвалебный характер.
Однако даже в таком, казалось бы, не в меру апологетическом произведении, как «Инока Фомы слово похвальное», всё же отражается тогдашнее значение Твери и положение его князя. Действительно, во время раскола и смуты в Московском княжестве тверской князь мог чувствовать себя могущественным правителем, тем паче что сам Василий II искал с ним союза. Более того, при Борисе Тверь осмеливается выступать против Москвы, равно как и Литвы. Не будем забывать, что Борис Александрович не особенно считался и с Ордой. По крайней мере, он правил в Твери без ханского ярлыка.
Причём правил бесспорно, не испытывая посягательств на свою власть со стороны удельных тверских князей. Об ослаблении внутренних уделов княжества можно судить по тому, что в сравнительно сильных Кашине, Микулине, Дорогобуже прекратили чеканить свою монету. В Твери же Борис велел чеканить монету с изображением двуглавого орла.
Факт очень показательный, красноречиво свидетельствующий о самооценке тверского князя. Прибавим ко всему этому и память о «славном прошлом», когда предки Бориса Александровича, тверские князья, сидели на великокняжеском престоле. Уж об этом в Твери никогда не забывали.
Всё вышеописанное не могло не повлиять на самосознание Бориса, что, очевидно, и отразилось в «Слове похвальном». Например, по отношению к Борису Александровичу слово «царь» употребляется семь раз, десять раз тверской князь именуется «самодержцем», а «государем» его величают ещё чаще.
Такой титул, с точки зрения автора, Борис вправе носить наравне с московским князем — он вообще представлен как первый среди равных в числе русских князей. Цель всяческого восхваления тверского князя — попытка встать вровень с Москвой (можно предполагать, сколь уязвляло тверитян её первенство).
И помощь Бориса Василию преподносится как пример доблести и самоотверженности. Рассказывается об этом так, будто московский князь был безмерно счастлив и благодарен за предложение помощи (возможно, так оно и было): «...аз же не обретохъ обиталища ни у кого же, но развее в дому у святого Спаса и у съвоего брата, у великого князя Бориса Александровича. И онъ же преупокоил мя...»
Понятно, что автор «Слова похвального» не жалеет превосходных эпитетов для Бориса и даже сравнивает Тверь и великого князя Бориса с Византией и византийскими императорами. Тверь, подобно Константинополю, именуется «Богом спасаемым градом».
Впрочем, Тверь так называли и раньше, до написания «Слова...» Например, подобное определение употреблял и дьяк Илья ещё в 1418 г. в связи с переписыванием в Твери Евангелия, и иеромонах Афанасий Русин, который в 1429-1430 гг. привёз на Русь (и, видимо, в Тверь) из одного афонского монастыря церковный литературный сборник.
Правление Бориса Александровича в полной мере соответствует мысли о тверском самодержавии, прослеживающейся и в более ранней местной публицистике. Ещё игумен Александр в «Повести о Михаиле Тверском» выступил с идеей единовластия — объединения младших князей под началом старшего для защиты от врагов (татар). Известно, кто был старшим из князей в то время...
Тем не менее, несмотря на протверскую направленность повести, Москва взяла эту идею на вооружение и выступила в роли объединительницы русских земель.
Что касается тверского «царя» Бориса, то его слава, думается, благодаря дружбе с духовенством и мероприятиям по «церковному устроению» достигает Иерусалима, Константинополя, Флоренции. Участие Бориса и его приближённых, среди которых, по всей видимости, был и автор «Слова похвального» Фома, во Флорентийском соборе в 1438-1439 гг. свидетельствовало об обширных внешних связях Тверского княжества.
Поводом же к написанию произведения могло послужить взятие турками Константинополя в 1453 г. Это событие вызвало смятение в русских умах: Византия являлась для Руси культурным ориентиром, своего рода путеводной звездой. И тут такой удар, нанесённый турками... «Свято место» не должно пустовать, и, по мысли автора «Слова похвального», Тверь вполне могла быть увенчана славой «нового Рима», а Бориса Александровича величали даже «вторым Константином».
Как известно, позднее идею «нового», или «третьего Рима», эксплуатировали московские князья, взявшиеся объединять русские земли.
А тогда, под всё усиливавшимся давлением турок, византийский император Иван VIII обращает взоры на Запад. Властитель надеялся заключением унии с «латинянами» поставить заслон настырным османам. В 1437 г. на Руси не было митрополита, и патриарх рукоположил грека Исидора, известного сторонника церковной унии, то есть союза западной и восточной церквей. 8 сентября того же года Исидор отправился из Москвы в Италию, где должен был состояться Собор.
В Твери к сопровождению нового русского митрополита присоединился посланник Бориса Александровича. Его имя — Фома — чётко называется в «Слове похвальном». Тверской князь, очевидно, отдавал себе отчёт в том, насколько престижно отправить «своего человека» на Флорентийский собор. Получив приглашение от императора, Борис не скрывал радости.
Он прочёл послание «кесаря» «предъ всим народомъ, и многыя радости душею и телом исполнися, из глубины сердца взъдыхая, и велми благодаря Бога, и глаголя: «Боже великий, спо-доби мя приобещнику бытии святому сему и Вселеньскому собору и еще же и по отеческой вире поборнику быти».
Быть поборником истинной веры — вот что прельщало Бориса. По поводу приглашения на Собор тверской князь устроил «пир светел», позвав на него епископа Илью, весь клир, князей и бояр. Не забыл Борис Александрович и императорских послов, щедро одарив их.
В теологических спорах на Флорентийском соборе верх взяли сторонники унии. В 1441 г. Исидор, возведённый в ранг папского кардинала-легата, появился в Москве, чтобы «проводить в жизнь» унию. Но Василий II быстро упрятал грека в Чудов монастырь, из которого Исидору, впрочем, удалось бежать. Подобно многим деятелям, попавшим в опалу в Москве, митрополит направился в Тверь, где был принят Борисом. Князь приставил к Исидору охрану. В стольный город княжества митрополит прибыл в марте 1442 г., а пробыл здесь около года.
Тверитяне не рубили сплеча, решая, как поступить с ревнителем унии. Но ясно, что в Твери, как и повсюду на Руси, не одобряли союза с «латинянами», ратуя за чистоту православной веры. В итоге Исидор отбыл в Литву, а избрание митрополита с тех пор стало внутренним делом русских властей, прежде всего духовной власти. При этом избрание главного иерарха Руси, оставаясь важнейшим политическим решением, не проходило без участия светских правителей.
Новым митрополитом съезд епископов выбрал Иону. Он был посвящен в сан 15 декабря 1448 г. Тверской владыка Илья на съезде не присутствовал, но в письме поддержал кандидатуру Ионы. Таким образом, он внёс свой вклад в установление автокефалии Русской Православной Церкви.
Правда, с тех пор решение важнейших вопросов церковной жизни переходит к Москве. Митрополит теперь поставлялся не из Византии, а избирался епископским съездом. А большинство владык представляло епархии, находившиеся под московским влиянием. Таким образом, Москва получила в руки мощный политический козырь.
30 декабря 1456 г. умер тверской епископ Илья. Больше года кафедра пустовала. Потом в Тверь приехал Иона и посвятил в епископы Моисея, который пользовался доверием со стороны Бориса Александровича. И не случайно: тверской князь уже думал о наследнике престола, малолетнем Михаиле Борисовиче, и надеялся, что Моисей будет опекать княжича, не допустит посягательств на его власть и вообще будет "следить за порядком" в вотчине.
Между тем вскоре после смерти Бориса Моисей вынужден был оставить кафедру. Наиболее вероятная причина "отставки" заяключается в том, что тверской епископ не отличался особенной лояльностью по отношению к митрополиту.
Источник - книга "История Тверской земли". Святослав Михня.