С Манифестом об освобождении крестьян в Твери и уездах познакомились в середине марта 1861 г. В уездах вводились должности мировых посредников, на которые назначались местные дворяне. Они должны были разрешать споры, надзирать за ходом реформы.
Однако в начале 1862 г. группа тверских мировых посредников отказалась от участия в проведении реформы, считая её несправедливой по отношению к крестьянам. А губернское Дворянское собрание, где либералы составляли большинство, заявило о «несостоятельности закона 19 февраля». Правительство не стало церемониться с «вольнодумцами»: мировых посредников почти на год заточили в Петропавловскую крепость.
Среди мировых посредников по всей России преобладали убеждённые помещики-крепостники. Но в Тверской губернии оказалось немало либералов, что и отличало её от большинства других. Противостояние с «благонадёжной» частью дворянства становится неизбежным. Губернатор П.Т. Баранов, чувствуя неладное, пытается предостеречь дворян от открытого волеизъявления. Но у Вежливого Носа есть очень серьёзный противовес в лице вице-губернатора. В ноябре 1861 г. появляется письмо тверских дворян на имя предводителя дворянства В.Д. Бровцына.
В послании, в частности, говорилось: «Мы не находим, чтобы сохранение исключительных сословных привилегий и преимуществ составляло для нас жизненный вопрос, и знаем наверное, что лица, увлекающиеся выгодами минуты в ущерб действительным общим интересам, представляют незначительное меньшинство в массе дворян в нашей губернии». Первыми это обращение подписали Унковский и Салтыков-Щедрин.
В начале декабря в Твери проходит съезд мировых посредников, в основном тех, кто имеет «особое мнение» по крестьянскому вопросу. Посредники ратуют за немедленный выкуп крестьянами земельного надела, хотя правительственный Манифест предполагал, что выкуп должно отложить на длительный срок. В результате на съезде заключили, что «законоположение 19 февраля не удовлетворило народных потребностей ни в материальном отно-шении, ни в отношении свободы... »
Ещё более смело повели себя тверские либералы в Дворянском собрании, которое открылось 1 февраля 1862 г. Они не только привычно критиковали Манифест, но и предлагали программу коренных политических и социальных преобразований, а именно — введение гласности, независимого суда, отказа от сословных привилегий, финансовой реформы. Предложение, с точки зрения тогдашних порядков, было дерзким. Однако тверские дворяне пошли ещё дальше, высказываясь в том духе, что правительство не в состоянии проводить такие реформы. Полагали, что нужно созвать «Собрание выборных от всего народа без различия сословий».
И это предложение в Твери прошло, можно сказать, «на ура»! За него проголосовали 126 дворян против 24. Был составлен адрес для представления императору, где излагались указанные соображения. В Петербурге тверскому адресу, конечно, не обрадовались. А тут ещё одно ошеломляющее известие: группа дворян в специально выработанном «Положении мировых посредников Тверской губернии» заявляет, что они полностью поддерживают идеи, выдвинутые на дворянском съезде.
Под «Положением...» стояли подписи члена Губернского по крестьянским делам присутствия Николая Бакунина, новоторжского предводителя дворянства Алексея Бакунина, корчевского предводителя Балкашина, мировых посредников Глазенапа, Харламова, Полторацкого, Лазарева, Лихачёва, Кишенского, Неведомского, Кудрявцева, а также кандидатов на должности посредников Широбокова и Демьянова. Губернатор Баранов попытался замять дело. Однако, несмотря на то, что «подписанты» подали,в отставку, тверской «инцидент» получает широкую огласку. 12 февраля 1862 г. министр внут-ренних дел ПА. Валуев (он сменил на этом посту С.С. Ланского) предлагает направить в Тверь для разбирательства генерал-адъютанта. Настроен министр весьма решительно: «Бакунин и другие, решившись на сделанный ими шаг, вероятно, подготовились к последствиям оного. Могут возникнуть беспорядки.
Все мировые посредники могут разом выйти в отставку и т.п., а губернатор доказал, что он не в состоянии справиться с губернией. Затем арестовать главных зачинщиков и доставить их в Петербург, в крепость и предать суду Сената». В III отделении выступление тверского дворянства также сочли «призывом к преступным действиям».
Уже на следующий день в Тверь направляются генерал-адъютант Н.Н. Анненков, обер-прокурор Сената Н.П. Семёнов и несколько офицеров жандармерии.
С 14 по 16 февраля командированные арестовывают дворян, подписавших заявление, опрашивают местных жителей, пытаясь выяснить, какие настроения царят в губернии. «Тверь — город либеральный, — констатирует с своём дневнике петербургский цензор А.В. Никитенко. — Он со времени крестьянского дела не раз уже выражал требования довольно смелые». В итоге «подписантов», а с ними и А.М. Унковского, которого автоматически считают причастным к делу, заключают в Петропавловскую крепость.
События в Твери имели чрезвычайно широкий общественный резонанс. В конце февраля в номере «Северной почты», которую редактировал Никитенко, появляется сообщение о бунте тверских дворян. Понятно, какую оценку происшедшему могла дать официальная печать. Но нашёлся человек, который мужественно публично высказал иную точку зрения — это Василий Васильевич (Вильгельм Вильгельмович) Берви, внук английского консула и сын российского профессора.
Он осмеливается отправить письмо самому императору, а также губернским и уездным предводителям дворянства и даже в посольство Великобритании. В.В. Берви требует оградить личность от произвола. Власти объявляют его сумасшедшим, но медики не подтверждают установленного жандармами «диагноза». Берви преследуют, в его жизни начинается многолетний период ссылок и арестов. Во время одной из ссылок Василий Васильевич побывал и в Твери.
А совсем скоро, уже в начале марта 1862 г. (удивительная для того времени оперативность!), тверские документы оказываются в распоряжении А.И. Герцена (вероятно, А.И. Европеус этому посодействовал). В «Колоколе» печатаются «Адрес... » тверского дворянства и другие материалы.
Кроме того, в Берлине в том же году увидела свет брошюра под названием «Благородные действия тверского дворянства». Здесь собраны все «революционные» (впрочем, в данном случае можно обойтись и без кавычек) документы, принятые дворянством Тверской губернии. Правда, издание не лишено фактических неточностей, опечаток: например, упоминается Новоторжевский (имелся в виду Новоторжский) уезд.
Между тем арестованные тверские дворяне провели в Петропавловской крепости пять месяцев, а затем по решению Сената их должны были определить на два года в смирительный дом и лишить некоторых прав, в частности, занимать общественные должности. Наказание оказалось на деле не таким суровым. Вмешательство петербургского генерал-губернатора А.А. Суворова (внука знаменитого полководца) избавило тверитян от пребывания в смирительном доме.
А после прошения, поданного на имя императора, тверским дворянам милостиво разрешили вернуться к общественной службе. Однако братья Бакунины подать прошение отказались и впоследствии официально не участвовали в деятельности тверского земства.
Таким образом, тверской инцидент, всколыхнувший всю Россию, был исчерпан. Но, думается, не прошёл для империи бесследно. В том же 1862 г. появляются не предполагавшиеся ранее изменения в крестьянском законодательстве, ускоряется введение земских учреждений, подготавливаются военная и финансовая реформы.
Конечно, трудно утверждать, что к этим мерам правительство подтолкнули именно выступления тверских прогрессистов. Но идейного влияния местного дворянства на происходившие в России процессы нельзя недооценивать...
А сама Тверь надолго приобрела репутацию либерального города и стала своеобразной «страшилкой» для консерваторов-охранителей. Спустя 35 лет после описанных событий известный литератор Влас Дорошевич писал в газете «Русское слово»: «Тверская губерния! «Гнездо». «Рассадник». Про которую в Петербурге говорили:
- Не губерния, а адресный стол. Только адресов от неё и жди. И что ни адрес, то один другого неприличнее!
Сановники, приезжая в Москву, в «Дрездене» останавливаться избегали:
- Из окон каланча Тверской части видна. Напоминает! Всё, что «тверское», видеть противно-с... (цитируется по книге М.А. Кривонос «Мятежное земство»).
...Но вернемся в начало 1860-х гг. По манифесту, вся земля находилась в собственности помещиков. Экс-крепостные по-прежнему выполняли повинности — оброк и барщину, оплачивая, таким образом, постоянное пользование приусадебным участком и полевым наделом. Большую часть выкупа помещикам выплачивало государство, а крестьян обязали выплатить ссуду в течение 49 лет; при этом они платили за землю втрое больше её рыночной цены. Кроме того, размеры земельных участков, которые выделя-лись бывшим крепостным, оказывались меньше дореформенных.
Земля в Тверской губернии была не самой плодородной, и относительную скудость почв помещики часто компенсировали присоединением к своей земле части крестьянских наделов. В итоге крестьяне лишались лучших угодий.
Крепостное право отменили, но зависимость крестьян от помещиков сохранялась. Спустя десять лет после манифеста свыше 40% помещичьих крестьян Тверской губернии ещё не выплатили выкупа своим хозяевам.
К тому же многие из вчерашних крепостных попросту не поняли сути реформы. Царь-батюшка вроде бы даровал волю, а повинности не исчезли. До составления уставных грамот крестьяне становились временно обязанными, то есть по-прежнему платили оброк и отрабатывали барщину. А введение уставных грамот ещё более усилило народное недовольство. Эти документы содержали сведения о числе крепостных в округе, количестве земли, величине предоставляемых наделов и об условиях пользования ими.
Уставные грамоты составлялись помещиками по своему усмотрению, причём нередко таким образом, что крестьянские земли отрезались от водопоев и пастбищ. Во время составления грамот — с осени 1861 до начала 1863 г. — произошло наибольшее число крестьянских волнений (более 160). Но первая волна протеста прокатилась по губернии уже весной и летом 1861 г., фактически сразу после оглашения манифеста.
Крестьяне отказывались работать «на барина», захватывали и распахивали господские земли, ломали принадлежавший помещикам сельскохозяйственный инвентарь... Известно, что в Старицком уезде крестьян помещика Вульфа пришлось усмирять с помощью военной силы.
«Крестьянское дело в Тверской губернии идёт довольно плохо, — сообщал Салтыков-Щедрин в мае 1861 г. в письме своему ярославскому приятелю Е.И. Якушкину. — Уже сделаны два распоряжения о вызове войск для экзекуции. Крестьяне не хотят и слышать о барщине, а помещики только и вопиют о том, чтобы барщина выполнялась с помощью штыков... »
Можно ли говорить о том, что жизнь крестьян сильно облегчилась! Ничто не доставалось им безвозмездно. Лес тоже принадлежал помещикам. Чтобы получить материал для строительства или просто дрова, крестьянам нужно было платить или впрягаться в барщину.
Часто крестьяне не могли собрать урожаев, достаточных для расчёта с государством и помещиками. За эти долги власти забирали у крестьян скот и другое имущество. Такая практика была настолько распространённой, что поголовье коров в крестьянских хозяйствах уменьшилось более чем вдвое (!), заметно поубавилось и лошадей. Чтобы прокормиться, крестьяне брали продовольственные ссуды, ещё сильнее увязая в долгах.
У крестьян было меньше земли, чем у помещиков. Бывшим крепостным приходилось покупать или арендовать дополнительные участки. Дворянское землевладение постепенно сокращалось. Реформа ударила и по владельцам имений. Особенно незавидным оказалось положение мелкопоместных дворян.
Крестьян в их владениях числилось сравнительно немного, соответственно и выкуп был невелик. Полученных денег не хватало на обновление инвентаря, использование агротехнических новшеств, оплаты труда наёмных работников. Многие помещики быстро разорялись. На исходе 1863 г. государству отошло 95 имений, владельцы которых оказались материально несостоятельными. Это самый высокий показатель по России! Дворяне зачастую продавали или сдавали в аренду принадлежащие им земли.
Реформа 1861 г. привела к расслоению крестьянства. До манифеста более 60% тверских крестьян жили вполне сносно: держали по две-три лошади, крупный рогатый скот, то есть были середняками. Примерно каждый десятый крестьянин считался зажиточным, имел в хозяйстве по четыре-пять лошадей и несколько коров. И только около 6% крестьян были безлошадными бедняками. Не так стало после реформы: к концу 1870-х гг. к зажиточным относились лишь 4% крестьян. Помимо «положенного» по реформе надела такие крестьяне имели купленные участки, торговали, иногда открывали небольшие производства.
Значительно — в два раза — снизилось число середняцких хозяйств. А доля крестьян с невысоким достатком увеличилась до 40%. Они едва сводили концы с концами. Если у таких крестьян было хотя бы по одной лошади и корове, это позволяло выжить. Число безлошадных выросло до 16%. Таким беднякам ничего не оставалось, как наниматься на работу, а свой надел сдавать в аренду.
Однако самыми обездоленными оказались бобыли, у которых не было ни скота, ни земли. К началу 1870-х гг. число бобылей среди сельского населения составляло 9%. Чтобы поддержать своё существование, они выполняли самую чёрную, подённую работу.
Впрочем, достаток крестьянских сел, а то и целых волостей зависел от конкретных условий — плодородия почв и величины наделов. Уровень доходов разнился даже в пределах одного уезда. Так, в сёлах близ рек Шоши и Вязьмы в Тургиновской и Логинов-ской волостях Тверского уезда земля была лучше, а участки — больше. Это могло быть предметом зависти соседей — крестьян Васильевской и Первитинской волостей, живших куда скромнее.
Чтобы повысить плодородие почв, помещики и зажиточные крестьяне Тверской губернии при господстве трехпольной системы земледелия прибегали к многополью. Рассчитывая в дальнейшем на более высокий урожай, они засевали травами свободные земли.
А наиболее пострадавшие от реформы крестьяне находили выход в работе по найму. Многие уходили в города и устраивались на промышленные предприятия.
Из книги "История Тверской земли" (Святослав Михня)