В середине века в Тверской губернии число крепостных было очень велико. По этому показателю губерния занимала одно из первых мест в стране. Это было связано с обилием крупных поместий, которых насчитывалось в Тверской губернии несколько десятков.
Вместе с тем из года в год процент крестьян, отрабатывавших барщину, становился всё меньше. Свыше 70% тверских крестьян платили оброк и занимались промыслами либо подавались в города и становились наемными работниками на предприятиях. Видя, что труд крестьян на земле приносит всё меньше дохода, помещики пытались создавать собственные мануфактуры. Однако, как правило, подобные начинания были обречены на неудачу. Новые предприятия не выдерживали конкуренции с теми мануфактурами, на которых трудились вольнонаёмные рабочие.
Доходило до того, что многие помещики продавали землю или закладывали свои поместья. Под залог имения они брали деньги в кредит. Некоторые мелкопоместные дворяне едва сводили концы с концами. Выход из бедственного положения помещики видели в увеличении крестьянских повинностей, повышали оброк.
Положение усугублялось неурожаями, случавшимися, по отчётам тверского губернатора, пугающе часто: в 1853, 1856, 1857, 1859, 1860 гг. «Недород» сказывался катастрофически на положении крестьян, иногда превращая середняков в настоящих бедняков. В эти годы крестьяне часто жаловались на жестокое обращение со стороны помещиков и просили перевода в разряд государственных.
Причем жалобы поступали не только в канцелярию губернатора, но и в Сенат, и самому государю. За первую половину столетия подобных обращений насчитывается более 300. Впрочем, крестьяне боролись против своих угнетателей и более радикально: поджигали барские усадьбы, убивали помещиков и управляющих. Счет крестьянских выступлений шел на сотни. Для усмирения недовольных властям приходилось вызывать войска. Традиционной формой борьбы против помещиков оставались и побеги крестьян.
К середине столетия в Тверской губернии насчитывалось более 4 тысяч помещичьих имений. Пожалуй, наиболее известные из
них принадлежали Бакуниным, Львовым, Кузьминым-Караваевым, Милюковым, Родичевым, Олениным, Мордвиновым, Головачёвым, Салтыковым, Максимовичам, Унковским... Многим представителям этих и других знатных фамилий довелось сыграть важнейшую роль в земском движении (о нём речь пойдет ниже).
Среди тверских дворян было немало видных деятелей, громко заявивших о себе на административном, военном, дипломатическом поприщах. И действительно, в первой половине XIX в. многие выходцы из Тверской губернии сумели сделать завидную карьеру. Одним из ярких тому примеров может служить судьба сына небогатого вышневолоцкого дворянина Алексея Андреевича Аракчеева.
Пусть Аракчеев оставил в истории России не самый светлый след — личностью он был незаурядной и общественного положения добился прежде всего собственными усилиями. «Аракчеев происходил от древней, но весьма недостаточной фамилии Тверской губернии, — писал служивший при графе Е.Ф. фон-Брадке. — Как он мне сам рассказывал, все его воспитание обошлось в 50 руб. ассигнациями, выплаченных медными пятаками».
Весьма преуспел на государственной службе тверской уроженец Арсений Андреевич Закревский, который более десяти лет, в 1848-1859 гг., был московским генерал-губернатором. А Леонтий Васильевич Дубельт исполнял должность начальника штаба корпуса жандармов, а потом дослужился до управляющего III отделения Собственной его императорского величества канцелярии.
Получению столь высокого чина Л. В. Дубельт был обязан отчасти случаю, но во многом благодаря своей расторопности и находчивости. Едва став жандармским полковником в Твери, он во время болезни штаб-офицера Сухарева с блеском выполнил ряд поручений могущественного начальника III отделения А.Х. Бенкендорфа.
Не всем выпадало дослужиться до таких высот. Многие дворяне довольствовались чем-то более заурядным. Т.П. Пассек, дочь тверского, а точнее, корчевского помещика П. Кучина, свидетельствовала: «Молодой человек, в большинстве случаев дослужившись до чина поручика, иногда ротмистра, выходил в отставку, поселялся у родителей, разъезжал по соседям, охотился с собаками, ухаживал за барышнями, танцевал, влюблялся, женился, родители молодых награждали, отделяли, и те начинали жить с небольшими изменениями против родителей, сообразно с духом времени». Добавим, что автор этих строк, Татьяна Петровна Пассек, известна как «корчевская кузина» А.И. Герцена.
Большинство молодых дворян посвящали себя военной службе. Сын ржевского помещика Алексей Алексеевич Игнатьев писал в своей книге «Пятьдесят лет в строю»: «Производство в гусарском полку всегда было головокружительно быстрым, так как дворянских состояний хватало большинству офицеров лишь лет на пять. В полку оставались только служаки... или люди особенно богатые».
Редко кто из сыновей тверских помещиков обучался в лицее или университете. Одним из таких уникумов был приятель Пушкина Алексей Вульф, слушавший в 1822-1826 гг. лекции в Дерптском университете. Однако уже в следующем поколении студентов высших учебных заведений стало куда больше: это братья Бакунины, братья Салтыковы, братья Головачёвы, А.М. Унковский...
Часто жены помещиков, служивших в Москве, Петербурге или Твери, занимались хозяйством в имении. Тверские вотчины оставались на попечении А.А. Полторацкой, А.Н. Дубельт, О.М. Салтыковой (мать М.Е. Салтыкова-Щедрина)... Из поместий обременённым государственными хлопотами мужьям посылали яблоки, картофель, соленья-варенья...
Такие дары должны были напоминать тверским помещикам о милом домашнем уюте. В свою очередь главы семейств, приобретавшие столичный лоск, высылали домой изысканные «презенты» — чай, сардины, виноград, а также то, что могло служить целям просвещения: календари, английские библии, географические карты.
Крупных имений в Тверской губернии было сравнительно немного, куда больше насчитывалось средних и мелкопоместных дворян. Последние, например, жили отнюдь не в роскоши, их быт очень походил на крестьянский. Зачастую мелкопоместные дворяне не могли собрать денег, чтобы отправить детей в гимназию.
Особенно много имений было в окрестностях Торжка. В губернии не без иронии говорили: «Когда черт сеял помещиков, в Новоторжском уезде у него прорвалось лукошко». И впрямь имения помещиков-новоторов располагались фактически по соседству, подчас в четырёх-пяти верстах друг от друга.
Одной из самых богатых помещиц Тверской губернии была Агафоклея Александровна Полторацкая, урожденная Шишкова. Между прочим, А.А. Полторацкая приходилась бабушкой А.П. Керн. По воспоминаниям Анны Петровны, Полторацкая была очень красивой, и «хотя не умела ни читать, ни писать, но была так распорядительна, что, владея 4000 душ, многими заводами, фабриками и откупами, вела все хозяйственные дела сама, без управляющего, через старост... » Как пишет А.П. Керн, при Полторацкой находилось много приживалок, а ссоры и сплетни заменяли ей чтение.
Нрав помещицы отличался суровостью и жестокостью. Проявлялось это не только по отношению к крепостным, но и к собственным детям. Их у Марка Федоровича и Агафоклеи Александровны Полторацких было 22! Многие отпрыски рода Полторацких оставили заметный след в истории и культуре Тверского края.
Уровень образования помещиков подчас очень разнился. Так, европейски образованные Бакунины встречались со старушкой Бельчаковой, которая не выезжала из своего имения дальше Торжка и славилась умением заговаривать зубную боль и ожоги.
По-разному тверские помещики относились и к своим крепостным. Своих салтычих в губернии вроде бы не было, однако некоторые хозяева имений нередко бивали своих крестьян, причём без различия пола и возраста. К таким мерам помещики прибегали не только в минуты гнева, но и вполне хладнокровно. В очерке «Хищники» М.Е. Салтыков-Щедрин писал: «Мы все помним, как секли и истязали и вслед за тем заставляли целовать истязающую руку. Это называлось «благодарить за науку».
Благодарящий обязывался иметь вид бодрый, так как в противном случае он рисковал возбудить вопрос: «эге, брат! да ты, кажется, недоволен?» Опаснее этого вопроса ничего не могло предстоять, ибо с той минуты, как он возникал, обвиняемый навсегда поступал в разряд нераскаянных и неисправимых... »
Впрочем, сами помещики порой раскаивались. Второй муж А.П. Керн А.В. Марков-Виноградский признавался в своем дневнике (запись сделана в 1852 г.): «Меня грызет раскаяние, что я увлекся гневом вчера и побил неумеренно женщину, наделавшую грубость жене... совестно мне взглянуть на побитую бабу, досадно, что я унизился до непозволительного рукоделья. Надо быть осторожнее и помнить, что крепостные наши — люди!!.. Мы ведь от грубостей бабы ничего не потеряли, а та охает. Ох, как мне стыдно!»
А вот что рассказывала уже знакомая нам Т.П. Пассек: «Я ясно помню, как из Тихомировки (деревня в Корчевском уезде, принадлежавшая отцу Т.П. Пассек П. Кучину. — СМ.) привезли мальчиков и девочек для выбора из них прислуги и обучения разным мастерствам, помню их бедную одежду, встревоженные лица матерей, страх ожидания, пока шёл выбор. Забракованные в радостном исступлении выбегали вон. Избранные, глотая горькие слезы, одни бодрились, другие стояли, понурив головы... Самые красивые и даровитые оставлялись при доме, прочие шли в разные учения».
Одним словом, положение помещичьих крестьян накануне реформы 1861 г. было, можно сказать, отчаянным. При этом именно помещичьи крестьяне составляли большинство среди своего сословия — 57%. Государственных крестьян было около 34%, чуть больше 5% являлись удельными, то есть принадлежавшими царской семье. Крестьянам последних двух категорий жилось несколько легче.
А вот дворяне вполне могли быть удовлетворены существовавшими порядками — они находились на вершине социальной лестницы.
Однако, как мы знаем на примере декабристов, среди дворянства было немало независимо мыслящих, неравнодушных, совестливых людей. К таковым, наверное, можно отнести и помещика Старицкого уезда Ивана Гавриловича Головина. Он еще за одиннадцать лет до А.И. Герцена печатал за рубежом брошюры, в которых содержалась резкая критика российского самодержавия.
Николай I потребовал от Головина вернуться на родину, но тот отказался, был лишён имущественных прав и заочно приговорен к каторжным работам. Крамольная книга «Россия при Николае I» стала известна в странах Европы. С убеждениями Ивана Гавриловича познакомились и в Тверской губернии.
Мы уже рассказывали о многих выпускниках Тверской духовной семинарии, добившихся успеха в науке или преуспевших на общественной ниве. В XIX в. это учебное заведение также успешно заканчивали многие выдающиеся деятели. Среди них Александр Матвеевич Бухарев, в монашестве архимандрит Фёдор. Он был близок к Н.В. Гоголю в последние годы жизни писателя.
Многие выходцы из семинарии делали блестящую светскую карьеру. В 1840-х гг. в стенах семинарии произошёл такой эпизод. 12-летний семинарист Иван Вышнеградский провёл своеобразную лотерею. Он изготовил двадцать «копеечных» билетов и разыграл среди однокашников имевшийся у него серебряный гривенник.
В результате смышлёный семинарист удвоил свой капитал. «Далеко пойдёт», — предположили тогда в семинарии — и как в воду глядели. Сын вышневолоцкого священника Ваня Вышнеградский стал спустя годы министром финансов Российской империи.
Последние годы царствования Николая I называли «мрачным семилетием». Тягостное ощущение беспросветности владело сердцами многих либерально настроенных дворян. С восшествием на престол Александра II представители интеллигенции связывали немалые надежды.
С воцарением Александра II в Твери начали появляться бывшие политические ссыльные. Среди них был Ф.М. Достоевский. Он, правда, был, мягко говоря, не в восторге от города. «Даже библиотеки нет приличной», — сетовал Фёдор Михайлович в одном из тверских писем в Петербург в августе 1859 г. Он называл Тверь «отвратительнейшим из городов». Возможно, эти слова вызваны тем состоянием, в котором находился Достоевский после вынужденного пребывания в Сибири. Писатель с женой с трудом сняли квартиру в центре города. Не хватало денег. Чета надеялась продать свой тарантас, но в Твери он оказался никому не нужен.
Фёдор Михайлович сообщал в Петербург брату: «Теперь ещё просьба и великая: у жены нет никакой шляпки, но посуди сам: неужели ей сидеть взаперти. В здешних магазинах нет ничего... Ради бога, брат, не откажи. Продам тарантас — деньги отдам тотчас». Однако в Твери Достоевский пробыл недолго. Губернатор П.Т Баранов всячески хлопотал о таком желанном для писателя отъезде в Петербург; участвовала в делах четы Достоевских и супруга Павла Трофимовича. А о нём самом Фёдор Михайлович отозвался как о «наипревосходнейшем человеке, редком из редких».
Что касается библиотек, то первая из них появилась в Твери уже в следующем году, а до того «храмы книги» существовали в некоторых уездных городах, в частности, в Осташкове. Вместе с тем разносторонне развитых, просвещённых людей в крае было немало, особенно среди дворянства. К слову, ранее, в 1819-1820 гг., тверским епископом был Филарет — один из образованнейших людей того времени, автор известного стихотворного возражения на пушкинские строки «Дар напрасный, дар случайный / жизнь, зачем ты мне дана».
Многие тверитяне проявляли живой интерес к истории своей земли. В этом смысле показателен пример тверского купца Михаила Тюльпина. Он — автор мемуаров под названием «Летопись», охватывавших события с 1762 по 1823 г. В эти же годы появилось еще несколько книг по местной истории, и не только в Твери. Среди них наиболее заметное место занимала «Летопись города Осташкова», составленная одним из тамошних священников. Горожане знали её едва ли не наизусть...
В апреле 1857 г. в Твери поселился М.И. Муравьёв-Апостол, который когда-то был приятелем Пушкина. А в имение Новинки Тверского уезда пожаловал И.Д. Якушкин, увековеченный Александром Сергеевичем в X главе «Евгения Онегина». В самой Твери поселились петрашевцы В.А. Головинский и Ф.Г. Толль. В своё родовое поместье, что в Бежецком уезде, вернулся А.И. Европеус. Александр Иванович был связан с петрашевцами и вместе с двадцатью своими товарищами был приговорён к смертной казни. Европеус обвинялся в том, что бурно отмечал день рождения французского социалиста-утописта Шарля Фурье. Тверского дворянина помиловали и отправили в Кавказский линейный батальон.
По возвращении в Тверскую губернию А.И. Европеус активно включился в общественную Жизнь края. Предполагают, что он был тверским корреспондентом герценовского «Колокола». К слову, ещё один тверской помещик, скрывавшийся под инициалами «М.М.», сотрудничал с либеральным «Журналом землевладельцев». Этот до сих пор «засекреченный» автор выступал против крепостного права, ратуя за вольнонаёмный труд.
В 1857 г. губернским предводителем тверского дворянства избирается А.М. Унковский, который был известен своими либеральными взглядами. Между тем губернатор Александр Павлович Бакунин лишился столь высокой должности. Новым тверским губернатором стал граф Павел Трофимович Баранов. Он принадлежал к знатному роду: его мать была воспитательницей детей Николая I, а сам П.Т. Баранов служил первым адъютантом у Александра И. Новый губернатор слыл человеком широких взглядов и при этом производил на многих впечатление (возможно, обманчивое) человека мягкого и поддающегося чужому влиянию. В Твери Баранову дали характерное прозвище — Вежливый Нос.
В августе 1857 г. в Твери встречали императора Александра И. А.Ф. Тютчева, воспитывавшая в то время трёхлетнюю великую княжну Марию, записала в своем дневнике: «11 августа. Тверь. Императрица в течение всего дня была занята приёмом тверских дам, посещением церквей и монастырей и учреждений этого города. Ее величеству был дан большой обед. Я же провела день со своей маленькой воспитанницей среди гораздо более идиллической обстановки в дворцовом саду. Великая княжна сделала целый сбор картофеля и тыкв, которых очень много в этом царском саду, совершенно превращенном в огород... »
В начале 1858 г. император Александр II объявил о повсеместном создании губернских комитетов для составления проектов улучшения быта помещичьих крестьян. Предполагалось, что в результате предстоящей реформы за помещиками будет сохранено право собственности на землю. Крестьяне же за пользование барской землей платили бы оброк или отрабатывали барщину, а со временем могли выкупать земельные участки.
В Твери местный комитет возглавил А.М. Унковский. Его либеральные принципы не расходились с делом: в своём имении Дмитрюково Тверского уезда он перевёл крестьян с барщины на щадящий оброк, освободил дворовых, использовал в хозяйстве труд наёмных работников. А будучи тверским уездным мировым судьей, разбиравшим гражданские и уголовные дела, Унковский пытался оградить крестьян от дворянского произвола. Его поддерживали многие мелкие и средние помещики.
Но в большинстве своем тверское дворянство не было столь прогрессивным. Уездные дворянские собрания не поддержали предложений Унковского об отказе от права помещика ссылать крестьян в Сибирь, отдавать их в рекруты. Между тем Тверской комитет по улучшению быта помещичьих крестьян оказался наиболее прогрессивным во всей России. Большинство входивших в него дворян хотели полного и немедленного освобождения крестьян с наделением их приусадебным участком.
Кроме того, Унковский и его прогрессивные сторонники предлагали дать крестьянам за выкуп полевой надел не менее четырёх десятин, причём выкуп следовало проводить постепенно и при участии государства. Члены комитета предлагали создать специальную комиссию из помещиков и крестьян, которая разрешала бы спорные вопросы, а также независимый от властей суд присяжных.
В своих предложениях, переданных Александру II, А.М. Унковский писал: «...объявить народ свободным, оставив его почти в такой же неволе... хуже, нежели оставить его в крепостной зависимости. Это... может вызвать все дикие явления пугачёвщины». Предложение Унковского было очень смелым и прогрессивным. Не случайно записку Алексея Михайловича, адресованную императору, весной 1859 г. напечатал А.И. Герцен.
В правительстве же к «крестьянскому вопросу» относились более сдержанно, и инициатива Унковского не вызвала бури восторга у императора. «Царь-освободитель» нашёл обращение Алексея Михайловича «ни с чем не сообразным и дерзким до крайности». Власти не собирались полностью освобождать крестьян. Проект, разработанный в тверском комитете, сочли «несправедливой мерой, стеснительной и обидной для помещиков». Против столь решительных предложений Унковского выступили дворяне восьми губерний.
Особенно возмущала их возможность выкупа крестьянами земли. В правительстве полагали, что помещики останутся полными её хозяевами. Крестьянам же, с точки зрения властей, достаточно получить право на приобретение «избы да хаты... с двором и принадлежностями, с огородом и землёю под оными». Остальная земля передавалась бы крестьянам в пользование, за что они платили бы оброк или отрабатывали барщину.
Кроме того, помещики сохраняли и полицейские права в своей бывшей вотчине. Об этом и говорилось в правительственном предписании об открытии губернских комитетов по улучшению быта помещичьих крестьян. Весной 1858 г. такое предписание получил и тверской губернатор П.Т. Баранов.
Однако Унковский и его сторонники последовательно отстаивали свои позиции. Он и ещё трое тверских дворян отправились в Петербург и добились встречи с министром внутренних дел СС. Ланским. Об этом чиновнике известно, что в молодые годы он придерживался либеральных взглядов, входил в Союз благоденствия, затем служил в провинции, в том числе и в Твери.
Возможно, «либеральное» прошлое Ланского и сказалось на результате его встречи с тверской делегацией. В ответ на твёрдое заявление Унковского, что при составлении проекта крестьянской реформы они не будут руководствоваться предписаниями правительства, министр ответил в таком духе: мол, пишите что хотите, правительству от этого ни холодно ни жарко.
Так появилось «Положение Тверского дворянского губернского комитета», в полной мере отражавшее идеи Алексея Михайловича. Под ним поставили свои подписи многие местные дворяне. Среди них — «тверской приятель» Пушкина Алексей Вульф и Александр Вельяшев, младший брат той самой Катеньки Вельяшевой, которой поэт посвятил одно из своих известных стихотворений «Подъезжая под Ижоры... »
«Положение» было радикальным документом, особенно если учесть, что большинство дворян в губернских комитетах даже правительственные предложения считали чересчур смелыми. Что уж говорить о проекте Унковского!
Как заметил друг и биограф Алексея Михайловича, известный публицист ГА. Джаншиев, тверское дворянство «с самого начала взглянуло на возложенную на него правительством задачу как на общественное служение, а не частное, узко-сословное дело». Впрочем, через несколько лет предложения либеральной части тверского дворянства относительно крестьянского вопроса наверху сочтут разумными и правильными.
Не менее значимой инициативой Тверского комитета стал проект широкой реформы в организации местной жизни. По сути, предлагалось устроить самоуправление. «Страшиться самостоятельности как начала анархии не основательно, в ней лежит, напротив, залог порядка и спокойствия», — считали тверские дворяне.
Местное самоуправление подразумевало участие всех групп населения в организации жизни, постепенное упразднение сословных привилегий, разделение властей, суд присяжных и право обжаловать решения администрации в суде. Конечно, не забыли и о таком непременном атрибуте свободного общества, как гласность. «Публичность и гласность! Два великие слова! Свет разума и истины!» — патетически восклицали в комитете.
Тверской комитет быстро стал известен далеко за пределами губернии. Так, хозяйка московского литературного салона А.П. Елагина писала опальному ГС. Батенькову, поселившемуся после амнистии в Калуге: «Что-то у Вас в Калуге происходит? В Твери стенографируют и литографируют каждое заседание Комитета, это очень эффектно, и выходит гласность, чего все желают... »
Действительно, работа Тверского комитета заметно отличалась от деятельности аналогичных учреждений в других российских губерниях, вызывая подчас едва ли не панику среди «благонамеренной», лояльной к официальной власти части дворянства. Некоторые помещики открыто протестовали против инициатив Унковского, посылали доносы в Петербург. И даже после закрытия комитета входивших в него «неумеренно либеральных» дворян клеймили как мятежников, анархистов, революционеров...
В феврале 1859 г. Тверской губернский комитет был закрыт. Входившие в комитет дворяне дали торжественный обед в честь губернатора П.Т. Баранова. А.М Унковский провозгласил тост в честь Александра II: «За здравие и благоденствие пресветлого солнца, которое греет Россию». Эти слова присутствующие встретили бурными аплодисментами. Однако самого предводителя тверского дворянства отдали под надзор полиции. Между тем в губерниях намечались выборы в дворянские собрания.
В ноябре 1859 г. Министерство внутренних дел разослало губернаторам особое предписание. В соответствии с ним дворянам запрещалось на выборах касаться крестьянского вопроса. В ответ на это на собрании тверского дворянства А.И. Европеус предложил немедленно направить протест министру. С бывшим петрашевцем многие оказались согласны, однако губернатор наложил своё вето.
Через неделю тверские дворяне решили апеллировать уже к императору и направить прошение на имя Александра II об отмене министерского циркуляра как противоречащего закону. Это решение поддержал 231 человек, и только 56 были против...
Прошение было отправлено в Петербург экстренным поездом. Правда, под-писались под ним не 231, а 154 тверских дворянина. Остальные предпочли проявить осторожность. Дело, инициированное в Твери, было заслушано в Главном комитете, но осталось без последствий. А 19 декабря А.М. Унковский получил телеграмму с уведомлением об отстранении его от должности предводителя дворянства. В Твери у Алексея Михайловича оказалось немало сочувствующих.
По воспоминаниям одного из местных дворян, Н.М. Полторацкого, когда он узнал об адресованной Унковскому телеграмме, то поехал к нему. Однако попасть к предводителю тверского дворянства (теперь уже бывшему) оказалось непросто: вся Скорбященская улица, где располагался дом А.М. Унковского (здание сохранилось до наших дней), была заставлена экипажами. А вечером, как свидетельствует тот же Полторацкий, «все мы были в зале Дворянского собрания, и Унковский занял место в обыкновенном кресле, а не в том, которое было за ним ранее. Собрание было крайне возбуждёно отрешением предводителя от должности...
Всякий, кому предлагалось занять вакансию Унковского, отклонял от себя это предложение, и вместе с тем все выборные места оказались вдруг пустопорожними. Никто не хотел на них баллотироваться». В итоге правительство назначило дворянским предводителем А.А. Клокачёва.
Тем временем обстановка вокруг тверского дворянства продолжала накаляться. Появлялись новые нелепые слухи, в Петербург летели доносы. Доносили в основном на Унковского и Европеуса. Говорили, что тверские либералы собираются совершить революцию и уже готовят объявить народу волю.
В общем, благодаря Твери у печально знаменитого III отделения императорской канцелярии работы прибавилось. Для проведения дознания в Тверь приехал генерал-адъютант Н.М. Яфимович. Ничего вопиюще противозаконного он не обнаружил, но, конечно, отчитался о командировке. Ознакомившись с докладом, Александр II написал прямо на документе: «Этих двух (Унковского и Европеуса. — СМ.) следовало бы удалить из Твери».
Что и было сделано: в феврале 1860 г. Алексея Михайловича отправили в Вятку, а Александра Ивановича — в Пермь. Впрочем, осенью того же года оба были возвращены из ссылки. А.М. Унковский до последних дней жизни принимал активное участие в тверских делах, много лет оставаясь гласным земского собрания. Между тем в петербургском доме Алексея Михайловича Унковского в конце 1860-1870-х гг. по пятницам собирались люди литературы и искусства. Завсегдатаями этих встреч были Н.А. Некрасов, М.Е. Салтыков-Щедрин, поэты А.Н. Плещеев и А.М. Жемчужников, СП. Боткин, Ф.А. Кони, художник Н.Н. Ге...
А.И. Европеус также не сторонился общественных дел, по-прежнему исповедуя радикальные взгляды. Он встречается в Лондоне с Герценом.
А жена и единомышленница Европеуса, англичанка Эмилия Вильямовна, как-то была задержана на границе с запрещёнными в России книгами и журналами, в том числе «Колоколом». В качестве наказания ей определили «безвыездное жительство» в тверском имении мужа. А.И. Герцен в одном из номеров «Колокола» посвятил этому эпизоду заметку под названием «Война с дамами».
Сам Европеус сотрудничал с не менее известным журналом «Современник». Однако затем жизнь у Александра Ивановича изменилась, и не в лучшую сторону. Он оказался подвержен традиционному русскому недугу, проще говоря, запил. В это время он жил в Петербурге. По воспоминаниям современника, Европеус «воздерживался от всякой умственной деятельности, так что у него в квартире не было ни одной книги, не было даже бумаги и пера.
Когда к нему являлись с обыском, как к старому злоумышленнику, жандармы, то они каждый раз очень удивлялись, не находя ничего, кроме закуски. И закуску эту он любезно разделял с ними».
Между тем жандармам было чем поживиться и в Твери. Зимой и весной 1860 г. отсюда в Петербург продолжают поступать донесения. Местные либералы находятся «под колпаком»: фиксируются все их встречи и темы разговоров, переписка, книги, которые они читают. Кажется, это только подогревает интерес к тверским делам в московских и петербургских салонах, в провинциальных гостиных. Так складывается либеральный «имидж» города.
Тверской радикализм отражается даже в официальной печати — единственной местной газете «Тверские губернские ведомости». Наряду с постановлениями правительства, сведениями о назначениях и отставках чиновников на страницах газеты появляются и другие темы. Освещаются открытие в губернском городе женского училища, строительство здания гимназии и даже... обед, устроенный по случаю окончания работы Тверского комитета. Публикуются статьи о распространении трезвости среди крестьянства.
Так, в одном из номеров за 1859 г. можно было прочитать: «Спешим сообщить отрадное известие о решимости некоторых крестьян из Тверской губернии не пить водку». Редактировал газету директор мужской гимназии Д.С Ржевский, которого Унковский впоследствии назвал «лучшим человеком того времени в Твери». Гражданская смелость и публичное выражение своих взглядов стоили Дмитрию Семёновичу редакторского поста, затем Ржевский оставил и должность директора гимназии.
Весной 1860 г. тверской вице-губернатор П.Е. Иванов, получив вознаграждение в тысячу рублей «за беспорочную службу», уезжает трудиться на благо империи в другое место. А вице-губернатором становится 34-летний Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин, к тому времени уже известный литератор. Он приехал в Тверь с молодой супругой Елизаветой Аполлоновной, которую здесь сочли изящной, кокетливой и по-детски наивной.
Нового вице-губернатора тверское сообщество восприняло с интересом, хотя и несколько настороженным. Салтыков-Щедрин казался местному «свету» суровым. Даже говорил он, как свидетельствовал современник, «довольно грубым басом». А.А. Головачёв писал А.И. Европеусу в Пермь: «Салтыкова, поступившего на место Иванова, я ещё не видел, но разные шутки его сильно не нравятся мне с первого раза. Например, посылать за полицмейстером для отыскания ему квартиры и принимать частного пристава в лакейской... »
Поселился Михаил Евграфович на углу улицы Рыбацкой и Пивоварского переулка (сейчас в этом доме располагается музей писателя). Вскоре новому вице-губернатору дали прозвище — Скрежет Зубовный. Так назывался очерк Салтыкова-Щедрина, опубликованный в «Современнике» в начале 1860 г.
Яркую характеристику писателю-чиновнику даёт исследователь его биографии и творчества С. Макашин: «С одной стороны, это суровый, почти деспотический администратор, раздражительный и гневный, всегда готовый сорваться на грозный окрик, вызывающий у подчинённых страх и трепет; с другой — это человек широкой и открытой души и доброго сердца, не на словах, а на деле отзывчивый к бедам и горю своих сотрудников, особенно младших по чину и положению... »
Думается, эти слова про «широкую душу» и «доброе сердце» написаны не ради облагораживания образа одного из великих русских писателей. Показателен такой факт: едва вступив в должность, Салтыков принялся хлопотать о смягчении участи Унковского и Европеуса. К слову, Салтыков-Щедрин и Унковский одновременно учились в Царскосельском лицее, но именно в Твери зародилась их дружба.
М.Е.Салтыков-Щедрин рьяно исполнял обязанности вице-губернатора. Он завел 22 дела против губернских и уездных чиновников, обвинявшихся во взяточничестве, подлогах, воровстве, жестоком обращении с крестьянами. Вежливый Нос и Скрежет Зубовный — такие разные прозвища тверского губернатора и вице-губернатора вполне отражают контраст в характере их дея-тельности. П.Т. Баранов охотно отдал вице-губернатору право проводить ревизии, хотя это входило в сферу деятельности губернатора.
О нравах, царивших в провинциальной чиновничьей среде, можно судить по отчёту Михаила Евграфовича о своей ревизионной поездке в Весьегонск: «Земский исправник выехал (из Весьегонска) на встречу ревизующего в г. Красный Холм, где ожидал несколько дней сряду, несмотря на то, что встреча и проводы подобного рода положительно воспрещаются.
Хотя ревизующий выехал из Красного Холма прежде исправника и ехал очень скоро, исправнику — неизвестно каким образом — удалось-таки вновь встретить ревизующего у заставы города Весьегонска и разослать гонцов по всем волостям». Вице-губернатор побывал с ревизиями также в Корчеве, Калягине, Кашине, Бежецке.
Конечно, такие поездки предоставляли писателю-чиновнику богатейший творческий материал. К тверскому периоду жизни М.Е. Салтыкова-Щедрина относятся множество статей, очерков и рассказов: «Характеры», «Каплуны», «Глупов и глуповцы», «Клевета»... Понятно, что отражённые в них факты и впечатления не могли понравиться тверскому чиновничеству, затаившему на автора немало обид. «Моя «Клевета», — пишет М.Е. Салтыков-Щедрин Анненкову в декабре 1861 г., — взбудоражила всё тверское общество и возбудила беспримерную в летописи Глупова ненависть против меня... Рылокошения и спиноотворачивания, а те, которые искони господствовали в лакейских, шушукают и хихикают, пока барина нет, а вошел барин — вдруг молчание... »
Из книги "История Тверской земли" (Святослав Михня)