Жизнь края в первой половине столетия, хотя и протекала внешне благополучно, всё же не обходилась без потрясений. Так, в начале июня 1831 г. в Твери разразилась эпидемия холеры, свирепствовавшая и в других губерниях. В тверские пределы зараза проникла, несмотря на карантин и прочие предосторожности.
«Страх и уныние овладели всеми, — констатировали очевидцы тех событий. — Осторожность и боязнь заразы доходила до жестокости и бесчеловечия; боялись оказать помощь несчастному, оставляя его при ужасах смерти, без всякого утешения. Многие умирали через час, через два, почти скоропостижно. Меры городского начальства к прекращению зла отличались более жестокостью, чем благоразумием; заболевших вытаскивали из домов и умирающих сваливали нередко в одну телегу с умершими, везли на кладбище, где и зарывали.
Только те имели утешение погребсти своих мертвецов по-христиански, которым удавалось обмануть бдительное начальство, что покойник умер от другой болезни».
Медики думали, что холера передается от больных к здоровым через заражённый воздух. Однако в народе считали, что кто-то отравляет воду в колодцах, и неведомых отравителей искали повсюду. Обстановка накалилась настолько, что во многих местах, в том числе и в самой Твери, происходили стихийные выступления людей. Заподозрить в распространении заразы могли даже случайных людей.
«21 июня 1831 года в воскресенье, вскоре после вечерен, — писал один из очевидцев, — огромная толпа с шумом и криком вела двух несчастных проезжающих, награждая их пинками и подзатыльниками, по Миллионной улице от Осьмиугольной площади к полиции. В толпе кричали: «Это отравители! Они холеру разносят!» Их взяли где-то близ Смоленской кладбищенской церкви, около колодца.
Этого довольно было, чтобы признать их отравителями и разносителями холеры. Быстро собралась толпа, схватила несчастных и повлекла к полиции. Г. губернатор Тюфяев тотчас явился вместе с градским головою и стал уговаривать толпу, обещая расследовать дело строжайшим образом; затем приказал вести несчастных проезжающих к себе в губернаторский дом и увёл их в свои покои.
Толпа двинулась за губернатором и проезжающими, долго стояла и шумела около губернаторского дома и, наконец, мало-помалу стала расходиться по домам». А вскоре губернатор Тюфяев доносил правительству: «1 июня 1831 года открылась в Твери холера, и с нею возродились толки, что она происходит от отравы воды, чрез неизвестных людей, присылаемых от поляков. Я употреблял все возможные и приличные средства и убеждения искоренить сии нелепости; до 21-го числа все было спокойно. Но в этот день толпа разъярённой черни привлекла к полиции двух проезжающих, объявляя на них подозрение, что они отравляют воду в колодцах и реках. Я один с градским головою успел усмирить возмутившихся, не употребляя ни войска, ни полиции, ибо всякая другая мера, кроме кротости, могла бы искру заблуждения обратить в пламя неистовства».
Пик эпидемии пришелся на середину июня. Тверитяне обратились с молитвой к своему небесному заступнику, благоверному великому князю Михаилу. Они попросили епископа Амвросия совершить крестный ход с мощами святого вокруг города. 24 июня в пять часов утра каждый священник отслужил литургию и совершил крестный ход вокруг своего прихода. А днём, при большом стечении народа, был совершен крестный ход с мощами Михаила по главным улицам Твери.
Святитель Амвросий читал Евангелие у Скорбященской церкви. Вдруг голос его пресёкся, ноги подкосились. Впрочем, он вскоре пришёл в чувство и отнёс случившееся на счет жары и усталости, свойственной его возрасту (Амвросию было 69 лет). Однако в полночь Амвросия настиг жесточайший приступ холеры. На восьмой день болезни епископ скончался и был погребен в Жёлтиковом монастыре. Между тем эпидемия пошла на убыль и скоро прекратилась. С тех пор на протяжении многих лет 24 июня совершался крестный ход с мощами святого Михаила вокруг города...
Ещё до того, как в Твери появилась холера, город посетил император Николай I. Это было осенью 1830 г., как раз в ту пору, когда эта смертельно опасная болезнь собирала свою скорбную жатву в Москве. Император провёл в Твери десять дней, проживая в Путевом дворце. Один из жителей города оставил такую запись в своём дневнике: «7-го октября прибыл государь Николай Павлович из Москвы в Тверь для выдержания карантина, где пробыл до 18-го числа. Во время пребывания его величества дворец был оцеплен, и никто в оный допускаем не был. Во время оцепления в день памяти государыни императрицы Марии Федоровны (14 октября) в придворной церкви служил литургию соборный протоиерей Иоанн Алексеевич Синицын...
Государь и бывшие с ним генералы Толстой, Бенкендорф и лейб-медик литургию и панихиду изволили слушать при входе в церковь. По окончании карантина, 18-го числа, государь император изволил принимать к себе военных и гражданских начальников и архиерея; потом изволил пожаловать в собор, где по пропении краткого молебствия приложился к образам и мощам благоверного князя Михаила и отправился в Петербург».
По преданию, тверские купцы заламывали очень высокие цены на продукты, которые поставлялись во дворец для императора и его свиты. Николай Павлович остался недоволен этим и более в Твери не останавливался.
«Холерный» 1831 год вспоминают в связи с ещё одним общественным потрясением, коснувшимся тверского духовенства. По распоряжению правительства многие сыновья священников и семинаристов подлежали рекрутскому набору. Сдача в солдаты началась при архиепископе Амвросии, причём было намечено отдать в армию даже тех учеников семинарии, которых первоначально эта мера (или кара) не касалась.
Почему же правительственный указ начал выполняться чересчур усердно? Возможно, дело было в покушении на Амвросия в первых числах июня, когда в карету преосвященного стреляли из ружья во время проезда её по Жёлтикову монастырю. Попытку свести счеты с владыкой приписывали попавшим под рекрутский набор церковным сторожам и звонарям, а те в свою очередь свалили вину на семинаристов...
Как бы то ни было, на место умершего от холеры Амвросия назначили сурового нравом владыку Григория. Говорили даже, что в Рязани, откуда и был переведен Григорий Постников, служили благодарственные молебны по случаю избавления от этого епископа. Про Григория также сказывали, что он сдал в солдаты всех своих певчих, уличённых в пьянстве и буйном поведении. Святитель «оправдал» связанные с ним ожидания.
Он активно проводил в семинарии рекрутский набор, вызвав резкий, невиданный для того времени протест со стороны духовенства. Отправляемых в армию пришли проводить родные, товарищи и знакомые, и проводы превратились в настоящую манифестацию. Участвовали в шествии более 1000 человек. Новобранцы же держались бодро, неся над собой лист с написанным на ней текстом специально сочинённой песни. В ней были такие слова:
«Други, участь решена!
Мы невольны боле.
Жизнь нам горьку суждено
Проводить в неволе.
...Не воротят нас теперь
В храм наук священный;
И впоследки слышит Тверь
Голос наш смущенный»...
Новоиспечённые рекруты запели, а толпа подхватила песню. Эффект был колоссальным. Тем не менее, расставания с родными тверским семинаристам, конечно, избежать не удалось. Душераздирающие сцены прощания, рыдания матерей, замертво падавших на землю... Санкций против участников небывалого шествия не последовало. Может быть, потому, что тогдашний губернатор Тюфяев, мягко говоря, не слишком ладил с духовенством.
В 1848 г. в Твери вновь вспыхнула эпидемия холеры, едва ли не более страшная, чем в 1830 г. Причём, как и 18 лет назад, зараза распространилась в июне. В день умирало более ста человек, их едва успевали отпевать и хоронить. Холера свирепствовала в Твери около двух месяцев.
Из книги "История Тверской земли" (Святослав Михня)