В Тверском театре драмы прошла премьера «Отцов и детей». Можно предположить в этом выборе двойной расчет. Конечно, это способ почтить двухвековой юбилей Тургенева, грядущий следующей осенью. И вполне понятный путь наполнить зал на представлениях юбилейного года и позже публикой, которой изучение романа предписано школьной программой.
Тем более, опыт у театра имеется. Уже несколько лет, посмотрев «Ревизора» в постановке Валерия Персикова, тверские подростки пишут в сочинениях, что городничим была женщина. Во избежание подобного казуса режиссер тургеневского спектакля Александр Павлишин постарался держаться как можно ближе к Ивану Сергеевичу. И, разумеется, без фамильярностей в виде переноса действия в эпоху Брежнева или трансформации героя в курсистку-феминистку Евгению Васильевну Базарову – хотя исполнителю главной роли артисту Тарасу Кузьмину в женском образе представать не в новинку.
Театр обратился к инсценировке знаменитого режиссера Адольфа Шапиро, который пятнадцать лет назад и поставил ее в Таллине, вызвав шквал одобрительных и даже восторженных рецензий. В пьесе бережно сохранены все коллизии сюжета и главные фразы, прочно застревающие в памяти читателей романа уже полтораста лет.
Спектакль предстает чередой встреч и расставаний. Режиссер профессионально выстраивает и акварельную атмосферу недоговоренностей, возникающих симпатий и подавляемых чувств, и резкую графику мировоззренческих сшибок, и карикатурные штрихи в обрисовке провинциальных прогрессистов. Атмосферу задают и тонко разработанная световая партитура спектакля, словно ласкающая предстающий перед зрителями патриархальный мирок, и лаконичная, будящая воспоминания сценография: высокое крыльцо барского дома, полуразвалившийся стожок, данный намеками интерьер провинциального барского особняка…
Введены режиссерские «отсебятины» – сцены то ли снов, то ли воспоминаний Базарова, где он предстает пятилетним малышом (роль без слов начинающего артиста Льва Тарасовича Кузьмина). Не обошлось без актуализации (в прологе-сновидении Базаров декламирует то самое место из письма Белинского к Гоголю, за чтение вслух которого молодой Достоевский отправился на каторгу).
Актеры держатся за блестящий текст Тургенева, стараясь полногласно озвучить его и визуализировать в духе старых книжных иллюстраций от Петра Боклевского до Константина Рудакова. Вполне преуспевают в этом Владимир Чернышов и Андрей Журавлев, исполняющие роли братьев Кирсановых. И если для Чернышова роль Николая Петровича в чем-то перекликается с уже игранными обаятельно-хлопотливыми простаками, то роль Павла Петровича для Андрея Журавлева, может стать этапной в творческой биографии.
Офицерская выправка, которую не стерли годы отставки, затаенные страсти под маской холодности, верность романтическим идеалам, слегка комичная в пожилом человеке – актер «подает» грани непростого характера дозированно. Поначалу мы смотрим на уездного чудака-помещика неприязненно-насмешливым взглядом нигилиста Базарова, отдавая последнему наши симпатии.
Да и как не отдать? Разве может живущий в глуши ретроград устоять под градом афоризмов «нового человека», с презрительным равнодушием отвергающего рутину былых идеалов? Тарас Кузьмин щедро наделяет своего Базарова брутальным обаянием, увлеченностью ученого аскета, масштабом личности, казалось, приготовленной провидением для великих свершений. Но чем дальше, тем больше в словесных схватках двух антагонистов мы видим непримиримо расколотый единый русский характер – «упертый» и, кажется, органически неспособный к разумным компромиссам. В Павле Петровиче нет базаровской стихийной силы, но в нем есть качество, непонятное Евгению Васильевичу: воспитанная «устарелыми» понятиями и ценностями порядочность. И если Базаров даже не задумываясь, готов нарушить девятую заповедь, то для старшего из Кирсановых грех может смыть только кровь, пролитая на дуэли. Хотя дуэли уже вышли из моды…
Аркадий, младший из Кирсановых, в исполнении Сергея Бескакотова предстает в спектакле также фигурой непростой. Восторженный почитатель своего старшего друга, он поначалу честно пытается ступать той же стезей отрицания всего и вся во имя чистого практического знания. Но очень скоро молодость и жадность к жизни, восторженное ожидание любви и счастья берут свое. Лучшая сцена Бескакотова – отъезд Аркадия под пустячным предлогом в имение Одинцовой. Фактически это отречение от сурового друга, сыгранное актером на полутонах и недоговоренностях.
Базарова в свое время прогрессивная критика провозгласила предтечей будущих революционеров-цареубийц. Критика предпочла не заметить «русофобского» отношения героя романа к простому народу и демонстративного презрения к социальным вопросам, решать которые, по мнению Евгения Васильевича, должны в будущем естественные науки. А сначала нужно все разрушить. До основанья. Что затем – он не объясняет, да и не задумывается над этим вопросом. Базаров воплощает родовой грех русского революционаризма: готовность разрушать, не имея образа будущего. Впрочем, образа будущего нет и у живущего прошлым Павла Петровича, и как разобраться – что хуже в этой альтернативе? К тому же Базаров может поддаться «естественным инстинктам», но, отрицая идеалы и поэзию, трагически не способен к любви. Потому и одинаково жесток ко всем, кто им увлекается – от студента-выпускника Аркадия до губернской львицы Одинцовой.
Венчает тверских «Отцов и детей» еще одна символическая сцена: Базаров по воле постановщика умирает стоя, очевидно намекая на образ Распятого. Знаю, что многим такая символика нравится, мне же кажется нарочитой, выбивающейся из общей тональности инсценировки, тем более романа.
Спектакль уведен режиссером от соблазнов новаторства театрального языка как самоцели. Если, конечно, не считать дерзким новшеством то, что герои катаются по сцене и залу на велосипедах, появившихся в России через четверть века после смерти Базарова. Воссоздавая на сцене тургеневский мир, Александр Павлишин, думаю, осознанно выбрал путь навстречу представлениям зрителей о героях и конфликтах романа, знакомого со школьной скамьи.
