Спектакль длится больше трех часов. Всё это долгое время зал напряжён и наэлектризован. Внимателен и чуток. По окончании действия – непрекращающиеся аплодисменты. Измотанные артисты на шумную благодарность зрителей почти не реагируют.
Так прошли премьерные спектакли «Трамвая «Желание» Теннесси Уильямса в Тверском театре драмы. Столь очевидного и бесспорного успеха у театра не было не то что давно, а очень давно. Произошло счастливое единение азарта актеров, увлеченных драматургией высочайшего уровня, воли режиссера Валерия Персикова, годами мысленно выстраивавшего именно этот, именно такой спектакль, и наконец-то сполна сбывшихся зрительских ожиданий.
ПРО ЧТО?
Про силу, с которой тысячелетиями безуспешно борются все религии и стремятся укротить все нравственные кодексы. На основе которой создавал свои частично доказуемые, частично фантазийные теории Зигмунд Фрейд. Короче – про секс.
В России слишком долго человек рассматривался как единица политическая, экономическая, классовая. Вопрос: что там у него в подсознании, какие желания не могут вырваться наружу, а если вырываются, то часто творят беду, – следовало отодвигать в тень.
Треть века назад на сцене того же Тверского театра состоялся спектакль-легенда «Любовь под вязами». Тоже американская трагедия, созданная предшественником Уильямса по мировой славе Юджином О`Нилом. В том спектакле при всей осторожности советского сценического языка все-таки мощно пульсировала жажда обладания – землей, женщиной, властью, деньгами. Титанической, будто вросшей в землю фигуре старого фермера противостояли молодые любовники, не смевшие да и не желавшие противиться темным велениям собственных страстей.
В «Трамвае…», написанном через два десятилетия после шедевра О`Нила, ветхозаветные аллюзии и первобытную мощь диктующего свою волю Эроса сменили растраченность психической и сексуальной энергии с одной стороны и здоровое половое потребительство с другой.
На грани безумия бывшая богачка Бланш Дюбуа приезжает к сестре, с которой не виделась несколько лет. Бланш проиграла борьбу за фамильное поместье, заложенное и перезаложенное еще дедами и родителями, промотанное после проигранной Югом гражданской войны, после двух поколений, проживших в разврате и пьянстве, после десятилетий без иллюзий и без надежд. Эта изломанная обстоятельствами аристократка, вынужденная щеголять поддельными драгоценностями и потертыми мехами, помимо наследственной вины несет личную боль и личную вину несбывшейся любви. Любви, ею же преданной, погубленной, оборванной точкой смертельного выстрела. Ей некуда идти. Она в полном смысле слова отверженная. Её изгойство – в невозможности осуществить себя в любви к другому человеку. В сексе без содержания и страсти.
Но сестра Стелла уже не та девочка-звездочка, с которой можно было делиться девичьими секретами. Она отвыкла от дома с большими белыми колоннами, с горничной, еще не превратившейся из негритянки в афро-американку, с иллюзией нескончаемости достатка. Сегодня это прагматичная молоденькая домохозяйка, достойная пара мужу-красавцу. И ничего, что пока Стэнли работает рядовым наладчиком заводского оборудования. Он пробьется, уверена Стелла. В армии, на всего год назад завершившейся большой войне, он стал сержантом, заслужил медали. Хорошо, что в инженерных войсках, во втором эшелоне, где не так смертельно опасно. И разноцветные огоньки, поплывшие однажды перед глазами Стеллы – разве не знак их здоровой полноценности и счастья сексуальной совместимости? Он простой парень, да, но за ним сила. Какая?
Совсем недаром Стэнли Ковальский цитирует слова бывшего губернатора и сенатора Хьюи Лонга «Каждый сам себе король». Этот персонаж американской истории 20-30-х годов послужил прототипом героя романа Роберта Пенна Уоррена «Вся королевская рать». Сегодня его вспоминают и как знаменитого популиста, отчасти предшественника нынешнего президента Трампа, и как носителя протофашистской идеологии, что был готов предложить простые решения проблемам любой сложности. Симпатия Стэнли к такому лидеру обоснованна на сто процентов. Из текста пьесы мы понимаем – за кого голосовал и будет голосовать этот искренний патриот, всегда убежденный в собственной правоте и правоте своей великой страны.
И КАК?
Из спектакля исчезли некоторые детали пьесы и даже эпизодические персонажи, шатающиеся по захудалой окраинной улице Нью-Орлеана с громким названием Елисейские поля. Понятно, что воспроизведение всего объёма текста значило бы удлинить время представления еще на добрых сорок минут. И хорошо, что с этими сокращениями ушли явно эстетически устаревшие мистические намеки Уильямса и навязчивые символы. Но все-таки жаль, что не поместился в хронометраж «Трамвая…» скромный юноша, распространитель подписки, и то, как с ним общается измученная Бланш.
Жаль также, что виртуозно выстроенная Григорием Слободкиным сложная музыкальная драматургия спектакля в большей степени опирается на свинговые образцы, а не на блюз и соул, которые и по «возрасту», и по настроению ближе автору пьесы.
На этом список сожалений и претензий хочется завершить.
Потому что то, как играют (от спектакля к спектаклю все мощнее и раскованнее) исполнители всех без исключения ролей, достойно самых добрых слов.
С Юлией Бедаревой очевидная красота актрисы долгое время играла злую шутку. Год за годом выстраивалась ею череда шаловливых служанок и комедийных соблазнительниц. В хрипловатом голосе, в изломанных интонациях своей Бланш актриса с покоряющим темпераментом и в идеальном согласии с режиссером и партнерами по сцене вручает зрителям трагическую обреченность жизни без любви. Отдельного восхищения заслуживает пластика Бедаревой, талант «по полной» обыграть каждый из череды нарядов Бланш, сам процесс их отбора и смены. Погружение в роль следует признать абсолютным, как и абсолютное соответствие внешнего контура существования на сцене внутренним задачам образа.
Бланш в чем-то автобиографична, хотя свою самую известную пьесу Теннесси Уильямс писал, когда личная жизнь была почти счастливой и даже страсть к алкоголю на время оказалась не такой уж страстью. Но драматург, как и другие мастера своей эпохи, остро осознавал, что двадцатый век, назвав секс своим именем, оказался жесток к высоте чувств. На изломах и зигзагах современной истории любовь слишком часто становилась жертвой обстоятельств. Скоротечные встречи в случайных углах, конвульсивные объятия и неизбежность последнего расставания мы помним по свиданиям Мастера и Маргариты, героев и героинь Ремарка и Хемингуэя, по предательству, совершенному влюбленным в «1984» Оруэлла. На смену вышли в жизни и искусстве иные любовники.
Роль Стэнли дает исполнителям массу возможностей представить чуть ли не монстра. В виденных прежде спектаклях исполнители зачастую рычали почти как актер Джигурда, смачно почесывались, швыряли мебель и посуду, разрывали свою и чужую одежду. Тарас Кузьмин этот богатый арсенал не то чтобы совсем отвергает. Но пользуется им как-то вполсилы. В его Стэнли есть мальчишеская искренность чувства к жене и будущему ребенку. Есть умение победительно раскаяться и возбуждающе-жадно приласкать. Вот уж кто и без чтения Фрейда прекрасно понимает силу основного инстинкта! В психологическом поединке с обреченной на проигрыш Бланш у сегодняшних Стэнли – как сценических, так и реальных, из жизни, – крупные шансы на сочувствие и солидарность окружающих. Что вполне убедительно и демонстрирует Кузьмин.
Самое незаметное, почти служебное положение в тройке главных персонажей пьесы – у Стеллы. Так уж сложилось в традиции исполнения шедевра Уильямса. Виктория Козлова осмелилась не согласиться с традицией. И вместе с режиссером вылепила живой, импульсивный, противоречивый характер. Стелла оказалась аккурат посередине в смертельной сшибке здоровой, но жестокой простоты и больной, но способной очаровывать изысканности. И при всем сочувствии сестре и понимании своего, в общем, невольного предательства, она останется со Стэнли и своими разноцветными огоньками.
«Трамвай «Желание» – трагедия. И отнюдь не оптимистическая. Поэтому Валерий Персиков, как опытный манипулятор чувствами зрителей, находит моменты разрядки грозовой атмосферы спектакля. Образы пары соседей – Юнис и Стива – решены в отчетливо комедийном ключе. Ирина Погодина и признанный мастер сценического гротеска Валентин Кулагин исполняют режиссерскую задачу на отлично, нигде не выбиваясь, впрочем, из ансамбля, не разрешая себе избыточной импровизационной вольности.
Еще сложнее оказалась задача у Евгения Романова – исполнителя роли незадачливого ухажера Митча. Актер тактично, от сцены к сцене усиливает черты неуклюжести и простоватости засидевшегося в холостяках любителя гиревого спорта. И от этого его персонаж становится все более достойным сожаления и сочувствия, а не только добродушного смеха над недотепой, оказавшимся неуместным свидетелем и соучастником чужих драм.
Последнее слово в череде представлений авторов спектакля (но не последнее по значению) хочется адресовать художнику-постановщику Николаю Юдину. Вчитываясь в ремарки Уильямса, подробно представляющие место действия, можно сойти с ума от непомерности задачи разместить на сцене все называемые им объекты городской окраины плюс обстановку квартиры супругов Ковальских. Но вот за дело взялся талантливый мастер. И теперь уж ни один зритель не забудет щемяще-бедный и в то же время изящный облик места действия.
Трамвай под названием «Желание» действительно ходил в Нью-Орлеане, когда в этом городе жил начинающий драматург Томас Ланир, взявший себе сценическое имя по названию родного штата, а фамилию – производную от имени великого Барда. Теперь легендарный стриткар, позвякивая, разворачивается на подмостках Тверского театра драмы. Пропустить этот вид транспорта, честное слово, обидно.